Вопрос – ответ
– Владимир Петрович, здравствуйте. Рады быть в вашем доме-мастерской на Стекольном. Расскажите, пожалуйста, о вашей семье.
– У отца уральская родословная. Точно неизвестно, когда предки отца – немцы приехали на Южный Урал и начали свою деятельность. Мой дедушка Отто Фридрихович из города Гурьев. В 1938 они вынуждены были расселиться, потому что попали под репрессии. Деда объявили врагом народа и расстреляли под Екатеринбургом. Отец Петр Антонович (хотя правильно Оттович, но в связи с репрессиями был записан как Антонович) всю жизнь прожил в городе Губаха Пермского края, работал в шахте, занимался обслуживанием вентиляционных систем, был награжден нагрудными знаками «Шахтерская Слава» II и III степени. У него в генах написано было быть горняком. Деды все работали в шахте. Отец даже когда вышел на пенсию, работал в шахте. В Губахе было много шахт и в них гибло много людей, в том числе и товарищей папы. Но он не испугался. Однажды он завел меня в шахту. Я первые сто метров прошел и сказал ему: «Никогда в шахте работать не буду». А мама Галина Алексеевна пошла в медицину. Всю жизнь проработала в Губахе в больнице на одном предприятии. У нее единственная запись в трудовой книжке. Брат Вадим в Тюмени живет. Он закончил Тюменский институт по специальности «Автомобильное хозяйство».
– Расскажите, пожалуйста, о вашем детстве на Урале.
– Голожопое было детство. Нежирно жили. Родители всегда на работе. Мы были самостоятельные. Нас окружала природа. Утром мама ставила бидончик на стол и давала задание набрать полный бидон земляники. Зимой катались с гор на самодельных лыжах. Их к валенкам прикручивали. Гоняли, будь здоров. Мы излазили очень много пещер. Кунгурскую пещеру на Урале советую посетить. Там красиво: сталактиты, сталагмиты. Мы лазили в пещеры, которые были рядом с Губахой. Бывало, камушек столкнешь, и нужно долго ждать, когда придет звук, куда он упал. Когда ходили в гости к шахтерам, друзьям папы, то у всех обязательно была фарфоровая Хозяйка Медной горы.
– Куда пошли учиться?
– Я поступил в Тюменский индустриальный институт на специальность «Горный инженер-гидрогеолог». Мне нравилось посещать лекции по минералогии профессора Лошнева. На его лекциях и лабораторных занятиях было интересно. Я любил рассматривать шлифы в микроскоп. На старших курсах готовился к дипломной работе по специальности. Первые практики были на Южном и Среднем Урале. Средний Урал я хорошо уже знал по учебе. Когда ездил через Екатеринбург, то всегда заходил в магазин «Аметист» пока ждал поезда. Начал покупать интересные образцы. У меня даже маленькая коллекция начинала формироваться. В общежитии некуда было поставить, но все равно место нашел и выставлял их.
– Как вы оказались на Колыме?
– В Магадан попасть просто так нельзя было. Я закончил институт. Ребят с хорошей средней оценкой вызывали в первую очередь. Тогда нефть начали добывать в Тюменской области. Тюмень – столица деревень – стала превращаться в мегаполис. Мы работали в одну практику в мощной организации «Тюмень-нефтегаз». Строили балки для будущих изыскателей, сейчас там город Ноябрьский. Утром первым делом умываешься в бочке с диметилфталатом. На два часа хватает. Комаров было столько, что иногда солнца не видно. Потом вторая практика Красноярский край, Кавказ. Я в том году даже опоздал на учебу в институт. Но наш начальник экспедиции Протопопов Владимир дал мощную телеграмму: «Все в порядке. Они при деле». Тогда мы действительно побывали в настоящей геологической партии с серьезными, взрослыми задачами. В те годы я уже «покатался» от Таллина до Красноярска. И стал задумываться на четвертом курсе: «Куда дальше?» Мне тогда пришло письмо от двух товарищей, которые удачно распределились – Коли Бизина и Паши Нестеренко. Они прислали фотографию с подписью: «Мы в Магадане!» Паша мне написал, что заехать в Магадан можно только по приглашению. Я зашел в кабинет управляющего и спросил, могут ли мне помочь. Он сказал: «Приглашение сделаем. Печать поставим». Губаха – город небольшой, все друг друга знают. Сделали все бумаги, я был готов. Пятый курс пролетел незаметно. Все было решено. Мне оставалось только отмазаться при распределении, потому что ребят, которые хорошо закончили, выбирали в первую очередь. Все хотели парней. Я специально выбрал «Тюмень-Автодор» в надежде, что в комиссии не будет представителя. Сколько мне мужества нужно было, чтобы выдержать этот натиск. «Да ты что? Какой Автодор? Иди в нефтегаз! Хорошие у тебя баллы. Сразу на должность. Сразу зарплата. Все 33 удовольствия». Но я выдержал, вышел, мне вслед смотрели: «Засранец! Ему такое предложили. А он в Автодор пошел». Они же не знали, что я в Магадан еду. 20 сентября 1980-го я летел в Ил-18 в Магадан.
– Какие были первые впечатления от территории?
– Коля Бизин и Паша Нестеренко получили должности в ТИСИЗе (трест инженерно-строительных изысканий). В Магадане меня поселили к Паше на Марчеканское шоссе 38. Меня удивило, что все дома здесь были без балконов. Рядом жил геодезист. Первый раз мы с ним поехали на Гадлю. Шли по ЛЭП. Погода испортилась. Встретили ребят, которые сидели под кустом. Промокли насквозь. Мы бежали по стланику, чтобы успеть на автобус в Магадан. Это была моя первая экспедиция на р. Ланковую.
– Когда вас отправили в первую командировку на Чукотку?
– В 1980. Больше всего работал в Билибино. Познакомился с Владимиром Матвеевичем Нояченко. Хороший человек, начальник экспедиции. Мы с ним договорились: «Владимир Матвеевич, как только командировка на Чукотку, ставьте крестик против моей фамилии». У нас свое отделение было в Анадыре. Приезжаешь, тебя встречают как родного. Чукотка и Магаданская область были одним целым, единой территорией. От острова Врангеля, Зеленого мыса до бухты Провидения. Все здесь шкворчало, работало. Люди жили. А какие столовые по трассе! Меня интересовала Чукотка. Я всегда старался поехать в командировку не с буровиками, а с шурфовщиками. С ними выезжал и проводил изыскательскую работу. В поселках ездил к геологам и буровикам. Путем бурения скважин мы изучали грунты и их физико-механические свойства. На Чукотке был простор: Ледовитый океан, Тихий океан. Меня увлекло.
– С чукчами встречались?
– Чукчи народ замечательный. Мы в поселках работали, и чтобы они жили комфортно, им привозили стройматериал. Типовые домики строили. Но они делали все в них то же, что делали в яранге. Скользкий пол, потому что нерпу на полу разделывают. Замороженные утки лежали в тамбуре. Так лучше хранятся. Меня это не смущало. Люди они хорошие. В свободное время я со всеми общался. На острове Врангеля замечательные егеря жили – Андрей с женой. Их рассказы погрузили в мир заповедника. На протяжении 11 лет работы геологом жизнь была от командировки до командировки. Сегодня в Балаганном, завтра ты уже в Бухте Провидения. Анадырь. Залив Креста. Там даже морской трамвайчик ходил: Анадырь-Провидения. Такие там виды красивые! В Билибино, Эгвекиноте ребята горными лыжами занимались. Жизнь была везде.
– Как вы попали в клуб любителей камней?
– Коркин Слава работал в ТИСИЗе в камнерезке. Нужно было вырезать кубики, чтобы изучить физико-механические свойства пород, которые мы извлекали из скважин. Я как-то к нему попал. Он там пилил агаты, и я спросил: «Откуда агаты?» Он рассказал об Ольском плато в Магаданской области. Я запомнил. В дальнейшем на Чукотке с геологами познакомился и выяснил, что на Чукотке тоже много проявлений агатов. Каждый геолог в маршруте должен отмечать то необычное, что он увидел. Например, самоцвет интересный, яшму, агат. Таким образом собиралась информация.
Как раз Слава Коркин меня пригласил: «А ты приходи в клуб. Сейчас нужны свободные руки». Нам выделили подвал в здании на Горького 19а. Там надо было почистить, убраться. Мы были «под крышей» Краеведческого музея. Меня сразу познакомили с ребятами.
– А сколько там человек было?
– Приглашали всех желающих. Главный у нас был Валя Ковалев. Он имел связь с Краеведческим музеем. Порошки заказывали, пилы. Плотник Марченко Коля постоянно работал там. Там собирались люди разных специальностей: дальнобойщики, сантехники. Все болели любопытством. В основном распиливали камень, шлифовали, полировали. В гости ходили посмотреть новые срезы. Камнелюбительство было очень развито в Магадане. Всем хотелось среди книг поставить агат, жеоду. А когда я попал на Ленинградский (Чукотка), я увидел, что можно делать из этих самоцветов.
– Где брали станки для работы?
– Все камнерезные станки были созданы на Магаданских заводах. Все заводы работали. Мои станки были сделаны ребятами из экспериментального цеха, который был в районе старого марчеканского кладбища. Ребята, тоже увлеченные разрезанием, шлифовкой, полировкой камня. В свободное время ты всегда в клуб бежишь. И там видишь, что новенького, кто что распилил, кто что отшлифовал, кто отполировал. Идет общение. Люди разные. Мы в конце года сдавали в музей по 10 образцов. Комиссия из наших работ выбирала лучшие образцы.
– У вас были экспедиции по сбору камня на Чукотке?
– Геофизик Морозов был завсегдатаем клуба. Был увлечен камнем. Он организовал поездку на р. Канэнмывеем (Чукотка). До Эгвекинота летели самолетом, на реку нас забросили вертолетом. Хорошая экспедиция получилась. Камни красивые, и хариус большой. Хариус зацепится, и ты не знаешь, то ли хариус тянуть, то ли камень выковыривать. А там вниз по течению на много километров выносит красивые агаты.
– А в Магаданской области когда начали собирать?
– В 1982-м году ребята, которые были увлечены камнем, предложили сплавиться по р. Армань: «Здесь гора есть, Чолбыга. Давай в нашу компанию. Ты лодкой можешь управлять?» А я на горной речке вырос. Лодкой хоть с мотором, хоть без мотора, надувной – управлял без проблем. Пошли на сплав. В какой-то из дней ребята ушли в гору, а меня на хозяйстве оставили. Вечером они ломятся через стланик. Агатики нашли. Я говорю: «В следующий раз я с вами». А в следующий раз уже не получилось с этой компанией. У нас в ТИСИЗе рационализатором был по буровым Николай Иванович Серых. Для меня могучий человек. Он любитель природы. И мы с ним сдружились. Он на 17 лет меня старше. И вот мы по этому маршруту, по Армани, сходили на сопку с ним. Это первая экспедиция была. И мы там набили камня. У меня станочек стоял уже в квартире. Это было в 1984. Так я стал плотнее работать с клубом. Достаточно было мне наживку эту заглотить, и пошло-поехало. Все это впоследствии вылилось в выставку, на которой мы сейчас с вами находимся.
– Что было в 90-ые?
– Перелом. Из геологии пришлось уйти. Камнерезное ремесло и спасло в 90-ые. Мой товарищ Ковтун Юра в СВЗ работал. У него связи были с Чукоткой, с прииском Ленинградский. Устроились в кооператив на Чукотке.
– Как вы начали продавать свои работы?
– В магазине «Алмаз». Сделали партию сувениров из агатов. Составили договор. Вскоре нас попросили еще партию сувениров сделать. И мы поняли, что это наше направление. Полетели к ребятам на Чукотку. Они предложили вступить в кооператив. Там три или четыре группы работали с камнем. Уже на тот момент делали столешницы, разные панно, шкатулки, подставки под ручки, настоящее производство. Мы на это посмотрели и тоже решили работать «по-взрослому», начали делать шкатулки, они были востребованы.
– Вы продолжатель флорентийской и русской традиции мозаики. Что это значит?
– Я русской мозаикой занимаюсь. Флорентийская мозаика родилась во Флоренции. Там цветной мрамор. Цветной мрамор – это мягкий материал. У нас нет такого. Все традиции русской мозаики идут с Урала. Когда Демидов открыл малахит, тогда появилась русская мозаика. Людям хотелось напилить пластинки и этот рисунок повторить, как в природе. Вот берешь, например, ольский камень, начинаешь пилить пластинку одну, вторую, третью, их складываешь, и перед тобой уже ландшафт весенней Чукотки…
– В каком году вы начали заниматься мозаикой?
– Точно не скажу. Я делал светильники и даже шахматные доски. Это было востребовано. На мозаику надо было созреть. Много было ошибок. А камень в мозаике ты сделал, собрал. Считал, что это правильно, склеил, а назад уже нельзя. Или разрушать надо или резать обратно. Ошибки не допускаются. Поэтому я осторожно подходил к мозаике. Сюжет подсказывает сама природа. Например, распиливаю агат и вижу ландшафт чукотский. Уже законченная картинка. Природа нарисовала мне все. И если присмотреться, то полупрозрачный халцедон просматривается в глубину, а мамонт, сделанный из окаменелого дерева, начинает выступать. Картинка получается в 3D. Эта полупрозрачность дает объем.
– Расскажите, как вы работаете над шарами?
– Шар – символ совершенства. Я сначала начал резать именно кварц. Там сердцевина кварц-халцедон-кальцитом заполнена. Этот материал удобный для работы. Не так колется. Нельзя торопиться. Надо на каждом этапе совершить некие действия, чтобы помочь материалу стать еще более плотным и удобным. Так первые шарики я начал делать. Природа вложила фантазию в рисунок камня. Все в твоих руках. Ты видишь, как из заготовки-куба получается правильная сфера. Все, что природа нарисовала, начинает больше проявляться. В процессе работы делаешь для себя еще больше открытий: «Вот надо же! Природа именно так нарисовала, природа именно так поступила». Сам учишься, и практику проходишь. Набираешь опыт, и ты по-новому подходишь к следующему шару, к следующему образцу. Шар из кварца похож на снежок из чистого колымского снега. А если туда халцедон вплетается или агат, то это дает неповторимое разнообразие. Глазу еще приятнее это созерцать. Каждый шар получается штучный. Нет двух одинаковых шаров.
– Владимир Петрович, вы водите ребят на Ольское плато?
– Да, с 2007 по 2019 год состоялось несколько экспедиций на Ольское плато с юными геологами и юными экологами. Им понравилось. И мне понравилось с ними ходить в горы, общаться. Период был хороший. И по результатам, и по общению. Приятно было, что подтянулись юные ребята. В этом всегда есть надежда. С годами ты понимаешь, что желательно бы пару ребят заинтересовать и пустить это дальше в жизнь через них. Вот этим сейчас мы занимаемся. И мастер-класс от этого получился.
– У вас необычный дом. Когда вы начали жить на Стекольном?
– В 2013 году я выкупил здание, потом четыре года стройка… В 2015 перевез все станки и оборудование для мастерской, а с 2017 года я уже здесь совсем поселился. Помню, сел на крыльце и сам себе сказал: «Ну, вот я и дома». Все собрал в одну кучу, под одной крышей. И я успокоился.
– Как жизнь в Стекольном?
– Здесь живет чуть больше двух тысяч человек. Многие на вахтах трудятся. Многие работают в аэропорту. Я ратую, чтобы Стекольный завод восстановили. Тут фермеры хорошие есть. Выращивают овощи, производят молочку. Теперь еще Стекольный звучит благодаря моей мастерской. Мне нравится, что здесь нет городской суеты, и климат лучше, чем в Магадане.
– Кому вы хотите передать все то, что накопили за эти годы? У вас есть подмастерья?
– Нет, подмастерьев пока нет. У меня в мастерской есть комната внука Максима. Он самый шустрый из четверых. Он чаще других здесь бывает в мастерской, видит, как я работаю. Когда сюда приезжает, все время тут со мной, на хозяйстве. А ребята, которые ходят со мной в маршруты, всегда могут прийти сюда и сделать себе на память камень. Я не думаю, что каждый второй этим вдруг заболеет и будет этим заниматься. Но таким образом зернышко я кидаю. Одно, второе, третье. В ком взойдет – посмотрим.
– Ваши пожелания читателям?
– Все наши усилия не напрасны. Не о чем сожалеть, если делать доброе дело. Давайте делать доброе, разумное и вечное!