Юрий Степанович Руденко – автор большинства скульптур, которые можно увидеть в Магадане и его окрестностях. Работает в стиле реализм. В своих работах он стремится передать красоту и уникальность животного мира Колымы. Сейчас он завершает работу над овцебыком, который будет находиться на острове Завьялова.
Вопрос – ответ
– Юрий Степанович, где вы родились?
– Я родился в 1951 году, 1 июня на Урале, Южный Урал, Челябинская область. Там прожил до 17 лет, уехал в Магнитогорск учиться на худграф, окончил его. И с того момента живу на севере. Здесь у меня появилась семья, родились дети. Практически всю жизнь живу здесь, в Магадане. Вся моя творческая деятельность связана с Магаданом. Все, что я сделал, я сделал здесь. Так что Магадан для меня – родной город. Мое детство на Урале проходило в большом старинном селе. Там местный купец построил огромную четырехэтажную паровую мельницу, и там была сыпка, и все люди, которые занимались сельским хозяйством, там перемалывали зерно в муку. Моя мама была бухгалтером в совхозе. Отец был механиком в гараже. У меня еще было двое братьев. Детство было замечательное. На Южном Урале хорошо, лето теплое. Ну и зима, естественно, холодная. Там закончил школу. Село называлось Песчаное. Уехал в город Магнитогорск поступать на художественно-графический факультет. Потом немного поработал в школе учителем рисования и ушел в армию.
– Юрий Степанович, а когда Вы начали рисовать?
– Рисовать начал с детства. У меня отец перед войной поступал в художественное училище и очень хорошо рисовал. А он рисовал на клеенках ковры. Ковров-то настоящих было мало практически, только у очень зажиточных. А все хотели иметь что-то на стенах. И он рисовал там такие сюжеты: озеро, кувшинки, беседка. Барышня играет на гитаре. Или в лодке плывут. Красивые. Я все это видел. И начал рисовать. Он меня поправлял, естественно. Началось с детства. Потом в школе все газеты, естественно, я делал во всех классах на протяжении всей учебы. И когда закончил школу, я хотел стать только художником.
– И Вы поступили на учебу в Магнитогорск?
– Да, очень хороший город. Там огромный металлургический комбинат. Очень чистый, зеленый. Река Урал красивая. Очень хороший город. Мне он нравился.
– Кто был Ваш главный учитель в университете?
– Разные были преподаватели, и я, конечно, благодарен своим наставникам по живописи. Авдеев был хороший живописец. Потом Юрий Гагарин. Когда я закончил институт и переехал сюда, в Магадан, то здесь местная организация Союз художников давала направление в дома творчества.
Я первый раз поехал в дом творчества Челюскинская, это под Москвой, графическая, как называют художники, дача. Там отличная литографская мастерская. Я там впервые познакомился с такой техникой, как офорт, литография. Со всеми печатными техниками: линогравюра, монотипия. Очень часто там бывал и больше всего я почерпнул, работая. Там рядом работали и столичные художники.
Естественно, смотришь, понимаешь, как это делается. Что-то ты перенимаешь, что-то тебе подходит, что-то ты отвергаешь. В институте я получил азы, а настоящее знание по художественной деятельности – в доме творчества. Работаешь, тебя никто не трогает. Дается срок два месяца, потом ты делаешь отчетную выставку. Считаю, что именно там я получил основные знания и навыки.
– Скульптурой Вы начали заниматься именно там?
– Скульптурой я начал заниматься в институте. Моим дипломным проектом на кафедре прикладного искусства было 5 скульптур по сказкам Пушкина. Малая пластика, небольшие. Вырезал из липы: «Балда», «Старик и море», «Старики и золотая рыбка». И у меня очень хорошо получилось. Преподаватель по скульптуре сказал: «Ты не бросай это дело». Когда переехал в Магадан, пробовал резать кость. Когда мне представился случай сделать скульптуру, то я начал плотно заниматься именно ею. Началось все с того, что сделал Козина Вадима Алексеевича, сидящего в сквере на скамеечке. И потом Высоцкий, и еще раз Высоцкий.
– Козин, я читал, Ваш сосед был?
– Он был мой сосед. Я жил на пятом этаже, на Школьной улице. А он – внизу. Я его часто встречал, и лепил его портрет больше по воспоминаниям, чем по фотографиям. Я его помню, у него лицо такое живое было. Он такой серьезный был, характерный дед. Сколько я там жил, столько мы и встречались.
– Как Вы относитесь к скульптуре, к памятникам как к средству сохранения и передачи памяти?
– Память – это само собой понятно. Все мотивы и все то, чем занимается изобразительное искусство – это или память, или философские композиции.
Если берусь делать памятник Высоцкому, я его изучаю полностью. Делаю эскизы, чтобы память об этом певце и барде дольше сохранялась у людей. Мне важна монументальная сторона, но и жанровость должна быть.
– Юрий Степанович, расскажите, что заложено в Ваших скульптурах?
– То, чем мне хочется поделиться со зрителем, с моими соотечественниками, с горожанами. Не знаю, как, возникает идея, но она возникает. Та жизнь, в которой живешь, вся та информация, которую ты переосмысливаешь, заставляют откликнуться на тревожащие тебя идеи.
И вот возникает идея скульптуры. Например, мамонт. Когда я его задумывал, а это было в советское время, мы ездили в комсомольско-агитационной бригаде в качестве художников. Мы везли выставку и там рассказывали о картинах жителям поселков на трассе.
– То есть Вы его тридцать лет вынашивали?
– Да. И вот мы там были на приисках. Оставленная ржавеющая техника. И вдруг из груды этого металла высовывается кость мамонта. Меня поразило сочетание современных механизмов, которые пришли в негодность, и мамонта, который жил тут много тысяч лет назад. Он тоже пришел и исчез с лица земли как вид, а свидетельства остались. И вот судьба столкнула металл и кость доисторического животного.
И у меня это в голове крутилось, крутилось, и в конце концов я сделал эскиз фигуры мамонта из вышедших из строя металлических деталей. Я его продвигал долго. В конце концов, тогдашний мэр города Магадана Владимир Петрович Печеный увидел, ему эта идея понравилась, и я начал его делать. Сделал, установил, и, на удивление, всем понравилось. Во всяком случае, я сужу по отзывам в Интернете.
Гости приезжают, им очень нравится. А мне приятно, что я доставил людям удовольствие. Поделился мыслями, и людям понравилось.
– Юрий Степанович, расскажите, пожалуйста, о работе с металлом на примере овцебыка.
– Лучше, конечно, работать с бронзой на литейных заводах, там, где есть литейные цеха. Работаешь легче, с глиной. Когда скульптура готова, снимают форму и делают отливку. Нашел другой способ, ковка. Листовой металл, нержавейка или черный металл. Я его кую на наковальне, использую молотки разного вида и свариваю. И получается скульптура. Я сделал четыре нерпы, тоже на остров Завьялова. Мне очень нравится работать с металлом, потому что это, во-первых, надолго. Во-вторых, сопротивление материала меня стимулирует. Я работаю с большим интересом. Судьба свела меня с Игорем Борисовичем Донцовым. Ему понравились мои работы, и мы с ним уже три года сотрудничаем. Его идея освоения острова мне очень нравится. Я рад, что могу участвовать в этом проекте таким образом. Немного таких людей у нас в России, которые за свои деньги, за свое время поднимают такие проекты. Причем туда планируется потом привозить туристов, чтобы туристы видели своими глазами: вот это животное, современник мамонта. Мамонт не прижился, а овцебык до сих пор в Арктике живет, на острове Врангеля, и себя прекрасно чувствует, в своей роскошной шубе размножается. Добывает себе пищу. Удивительный зверь. И мне захотелось его увековечить. Сначала происходит лепка. Потом рисуется эскиз. Ищешь решения: как придать ему форму, чтобы было понятно, что его шерсть такая густая, длинная. Решение этих задач меня и привлекает. В скульптуре это сделать довольно сложно. Когда уже начал делать, наткнулся на скульптуру овцебыка такого же размера в Мурманске. Но он бронзовый. Значит, не один я интересуюсь этим. Это меня поддержало в моем выборе, что это животное, которому надо поставить памятник. Просто, потому что он дожил, сохранился до наших дней.
– В Магаданской области есть две самые известные на всю Россию скульптуры: Маска скорби и Ваш мамонт. Две скульптуры, которые характеризуют и отражают историю нашего края, но по смыслу и по настроению они разные. Скажите, есть ли у Вас в планах скульптура, которая так же, как и Маска Скорби, была посвящена заключенным?
– Я читал очень много Варлама Шаламова. Об этом потом писал Асир Семенович в книге «Узелки на память» (18+). Многие освещали эту тему. Я в поиске, сделал эскиз. Парная скульптура. Двое заключенных сидят с вещмешками, курят на лавке.
А потом человек, который эту тему хорошо изучал, Игорь, сказал, что они не имели права сидеть, только стоять. Или сидеть на корточках. И этот вариант отпал. Сейчас я думаю, рисую. Хотелось бы мне, конечно, как-то поделиться своим отношением к этой теме. Но пока эта идея в работе.
– Юрий Степанович, мы пришли к выводу, что все скульптуры малой формы в нашем городе сделаны Вами. И встал вопрос о том, как называется стиль, в котором Вы работаете. Потому что он легко узнаваем за счет преобладания в нем грубого металла. И его ни с чем не спутаешь. Но вот как он называется?
– Даже не знаю. Это сварная скульптура, выполненная в технике сварки. Что касается мамонта, это стимпанк. Это такой стиль, когда из выброшенных металлических деталей делают такие арт-объекты. Малая скульптура выполнена в стилистике реализма. Но как дальше пойдет – я тоже не знаю. Может быть, захочется что-то сделать в современном ключе, какие-то аллегорические фигуры. Пока не буду загадывать. У меня в голове много задумок. Пока я не приступаю. Вот есть конкретные задания, пока работаю над ними.
– Большинство Ваших скульптур – это животные. Почему?
– Однажды Юрий Михайлович Казетов, заместитель мэра, говорит: «Вот в Питере есть скульптура «Чижик-пыжик», знаковая, она маленькая, но его там натирают, гладят».
И мне предложили сделать евражку. Идея мне очень понравилась. Я видел этих зверьков на приисках, видел, как они быстро привыкают к людям. Рабочие идут на обед, а они уже толкутся вокруг них. Попрошайничают, получают кусочки пищи и даже заглядывают в карманы, если там что-то лежит. Очень забавные создания. Нарисовал эскиз, его утвердили, и я отправился отливать его из бронзы. Людям очень понравилось. Дети, и, думаю, взрослые тоже, меняют шапочки этой евражке. Один день – одна шапочка, на следующий день уже другая, а первая где-то там в стороне. Это меня радует. Мне приятно, что люди оценили эту идею. Даже лиса получила свою долю внимания. Хоть и меньше, но тоже нос ей полируют. Дети катаются на ней верхом. Это замечательно, потому что в нашем городе мало таких скульптур, которые бы оживляли городскую среду и придавали ей особый колорит.
– Эта идея будет развиваться дальше?
– Мы продолжим работать над этим. Иногда, однако, у администрации не хватает средств на такие проекты. Это все равно дорого. Отливка из бронзы стоит дорого. Что у меня в планах? У меня много планов. Например, у меня в планах сделать скульптуру «Товарищ медведь». Медведь здесь – символ многих вещей. Я думаю, все сталкивались за городом с этими животными. Хочется как-то этот момент обыграть. Но куда его? Где? В каком виде? Что это будет? Есть одна идея. Она не моя, но я ее очень хорошо воспринял. И сейчас мы это дело разрабатываем. Медведь, который едет на прииски с чемоданом, на дороге его поставить. Конечно, хочется насыщать город. Я бы с удовольствием этим занимался. У нас тут и животный мир, и рыбу вы видели, а мне всегда хотелось огромную рыбу поставить, потому что основное богатство тут золото, но рыба – это не менее такое основательное богатство. А какая рыба? Горбуша, которая идет сюда косяками и кормит, и кормила раньше народ. Она такая знаковая рыба, эта горбуша. Здесь есть много животных-эндемиков. Даже те же нерпы.
– Юрий Степанович, а бывает ли критика? Если да, то как Вы к ней относитесь?
– Существует конструктивная критика, и есть так называемая «пустая» критика. Некоторые просто говорят: «Это все не то». Используют критику, чтобы показать, что я критически настроен и готов критиковать все вокруг. С интересом слушаю конструктивные замечания. Иногда бывает обидно, что я не учел какой-то момент, когда выполнял работу. Все зависит от того, насколько быстро нужно было сделать работу. Если у меня было бы больше времени – год-два, я бы учел все детали. Но когда нужно действовать быстро, ошибки бывают часто. Принимаю критику нормально. Она мотивирует меня стать более внимательным и широко мыслящим в будущем. Также важно учитывать, как человек отнесется к вашей работе. Ведь вы делаете это для других, не только для себя. Этот человек воспользуется вашим трудом, и это тоже стоит учитывать.
– Скажите, пожалуйста, о работе в театре. Когда Вы начали?
– Я начал работать в театре в 2004 году. Там тогда был директором Владимир Алексеевич Барляев, который сказал, что у них нет человека, который мог бы заниматься декорациями. У нас работал завпост, интересный малый. Мы уже были знакомы с ним по работе в художественном фонде. И вот принял решение пойти работать в театр. Думал посмотреть, что и как. Всегда можно уйти, если не понравится. И вот уже 20 лет занимаюсь в театре созданием декораций. Также изготавливаю реквизит для спектаклей. Мне это очень интересно. Мне нравится атмосфера в театре. У нас талантливые артисты и работники разных цехов: швейные, художественные, а также столярно-декорационный цех. Это увлекательно. Весь процесс в театре увлекателен. У меня есть возможность наблюдать за развитием спектакля, общаться с режиссерами. Трижды меня приглашали в качестве художника-постановщика спектаклей, и у меня уже поставлено три спектакля. Мне это очень нравится, но я понимаю, что не совсем театральный человек. Для этого нужно совсем другое мышление. Театр – это особое место. Много раз думал уйти, но каждый раз передумывал. Не могу бросить. У нас замечательный коллектив, артисты; все это смешивается в одном общем котле и выливается в спектакль, который приятно смотреть. Понимаешь, что ты тоже в этом участвовал, это приятно. Дети мои ходят с удовольствием, а сейчас уже и внучка. Полюбил ходить на спектакли.
– Расскажите о культурной среде Магадана 70-х.
– Я очень многих знал, был знаком с писателями. Тут была сильная писательская организация. Мы начали говорить про 70-е, 80-е, про сливки культурного общества. Когда приехал сюда, здесь была очень хорошая, качественная организация Союза художников. Членов было немного, но все были очень талантливые люди: Попов, Удовенко, Владимир Николаевич Мягков, Василий Метальников.
Магаданский Союз художников всегда котировался и в советское время, и в российское. Всегда были качественные, хорошие работы. И сейчас у нас очень хорошие художники-косторезы, которые успешно выступают на мировой арене. У нас есть тут академик, действительный член Академии художеств Константин Борисович Кузьминых. Сейчас ему присвоили звание народного художника. Он первый такой человек в Магадане.
Выставочный зал был во Дворце профсоюзов. Тогда там был хороший выставочный зал.
Очень многие умерли, очень многие уехали. Но сейчас состав Союза художников очень крепкий, сильный. Участвует в крупных выставках: и международных, и всероссийских, и зональных.
– А как Вы пережили девяностые?
– Всякое было. Рисовал. Начал резать дерево. Делал авторскую резную мебель. И занимался интерьерами.
– Как Вашковец?
– Да. Я, кстати, с ним тоже работал. Делал рисунки, ездил за свой счет в Дом творчества. Никому не нужна была графика. У народа не было денег, чтобы покупать. Очень много начали выпивать. Выписка никого к добру не приводила. Очень много умерло хороших художников: косторезов, скульпторов.
– Как Вы думаете, сейчас идейная составляющая нашего государства возвращается?
– Сейчас она еще полностью не утвердилась. Художники, которых я знаю, говорят о том, что Россия должна возрождаться, крепнуть, улучшать жизнь своих людей.
Эта идея все больше и больше находит поддержку. То же самое и в среде художников. Эта идея очень долго витала в воздухе, но конкретно не обосабливалась и не формулировалась. Сейчас она четко сформулирована. Россия должна крепнуть во всех отношениях, быть независимой, достойной, чтобы люди жили лучше, чем на Западе. Это нормальная идея, я ее поддерживаю.
– Есть ли шанс, что вокруг этого, как и в советское время, художники смогут опять найти свое применение?
– Конечно, я думаю, что те, кому эти идеи близки, откликаются на эту идею. Россия могучая. Так будет, и многие откликнулись на это в идеологической направленности. Все выставки были идеологизированы. Вспомним коммунистическую идеологию. Культ личности. Шаг в сторону – уже не есть хорошо. Андерграунд не приветствуют. Сейчас – пожалуйста, что хочешь, то и делай. Тебе интересны идеологические картины? Делай. Тебе интересны формалистические работы? Делай. Никто тебя не запрещает. Никто тебя не наказывает. Раньше же… Хрущев, знаменитая бульдозерная выставка: там всех этих левых художников просто давили. А сейчас, я думаю, все это возродится, и все пойдет как надо. Я прямо это чувствую. Дай Бог, чтобы так оно и было. Художники – четкий народ, они понимают веяние времени.
– Трасса.
– Последний раз я был в Ягодном, мы там делали интерьер ресторана под названием «Арго». И ездили зимой монтировать все то, что сделали для интерьера. Ехали в автобусе со всеми своими инструментами, и был мороз – 54 градуса. Было немножко тревожно. Раз, и машина встала. Что такое? Перемерз топливный провод. Это что значит? Машина заглохла. Но водитель был опытный. У него была канистра керосина. Он заливает керосин, чтобы тот растопил замерзший бензопровод. Поехали дальше. Но! А если бы заглох двигатель? Тепла нет другого, кроме как от двигателя. И вот этому я все время поражаюсь. Шоферам, дальнобойщикам, которые ездят по трассе. Они же ездят и зимой, и летом. Интересно было, когда мы ездили с комсомольским агитпробегом. Все поселки еще были в хорошем состоянии, все работало. Люди там, конечно, замечательные были. Трасса – это особая область магаданской жизни. Там люди живут такие. Если говорить о приисках, сейчас там уже все совсем по-другому. Я был на двух приисках на месторождении Джульетта. Правда, летом. Там все ну совсем шикарно. И бытовые условия, и спортзалы, и столовая. Кормят как в лучших ресторанах. Интересное место, интересная трасса.