Одиночные якутские юрты. 30-е годы ХХ-века.
Кагыл-Балахтах считался самым большим поселком на Индигирке. Мы добрались до центра поселка, где стояло три юрты. Поселок большой, скорее по местным меркам, где одна или две юрты расположены друг от друга за сотню километров. Расстояние для якутов не имеет значения, они друг к другу ездят пить чай за сотни километров, и между собой всегда в курсе всех событий. Как говорят, якутское торбозное сообщение лучше всякого радио.
До этого мне уже приходилось бывать в юртах колымских якутов, но такого я не встречал. Дети грудного возраста и до 3–4 лет в юрте привязаны ремнями по углам. В центре юрты всегда горит костер, и чтобы малыши не обожглись, их привязывают. Но главное, что они не подают никакого голоса, как будто их нет. Старшие по 14–15 лет, как только мы вошли в юрту, сразу же убежали в тайгу и оттуда выглядывали как зверьки. Их я быстро приучил к себе конфетами и печеньем. Подростки уже были приучены курить, но табак я им не давал, за что они очень на меня обижались, особенно, когда я сам закуривал папиросу. Они начинали по-своему меня ругать и плеваться. Курили все только трубки.
Вид юрты якутов. 30-е годы ХХ-века.
Все северные люди очень гостеприимны, поделятся всем, что у них есть, отдадут даже последнее – откажут себе. Когда они наварили мяса, дали мне отдельную чашку вроде пиалы, и хозяйка юрты достала и насыпала, как большую ценность, щепотку соли. Я знал, что мне нужно было их отблагодарить. Все северные люди очень пристрастны к спиртному и чаю. В юрте их собралось человек 20–25. Чтобы отблагодарить хозяев за хороший прием и угостить всех, я попросил хозяйку вскипятить чайник литра на четыре, вылил туда литр спирта, высыпал две пачки чая и сахару. Когда охладил, начал всех угощать. Всем им такой пунш понравился, даже одна женщина набрала его в рот, подошла к привязанному ребенку и из своего рта дала ему. Это для них был большой праздник. Они пели на своем языке песни, водили хоровод. Пунш делили буквально по граммам, руководила всем этим хозяйка. Несмотря на такой большой соблазн, подростки, которые ушли в тайгу, при мне в юрту не заходили. Когда я со своим проводником ушел, все они собрались в юрте, и хозяйка всех угощала пуншем. Так, с одного литра спирта все были довольны.
Палатку свою мы поставили в полукилометре от юрт, где сложили все продукты и вещи, которые были взяты для якутов. Несмотря на то, что мы часто уходили из палатки, не было ни одного случая, чтобы что-либо было взято без нас.
Якутские лошади
Никто из местных якутов на Индигирке не умел говорить по-русски. Я это знал и всегда, когда встречался с ними, старался хотя бы элементарно научиться объясняться с ними.
Прожили мы там пятнадцать дней. Ждали, когда растает снег и пригонят лошадей из тайги. За это время я уже с ними мог разговаривать, во всяком случае, мы понимали друг друга.
Когда я попытался договориться с ними об аренде лошадей, якуты отказали. Не потому, что лошадей не было или они не захотели их дать, а потому, что не могли договориться об оплате. Мне было дано указание по договорам, чтобы расчет за лошадей делать 50% деньгами, 50% – отовариванием: мукою, крупою, чаем, мануфактурой. А якуты просили отоварить их на все 100%, а с такими условиями согласиться я не мог.
Якуты на лошадях
Тогда якуты отвели меня на лабаз, где у них хранятся вьючные седла и лошадиная сбруя, вытащили оттуда два полных мешка. Говорят: «Возьми!» Я развязал один мешок, смотрю – деньги… И каких там только купюр не было, даже николаевские, керенки и всех выпусков. Развязал второй мешок – а там наши советские купюры: десятки, пятерки, разменные… Говорят мне: «Вот, говорят, возьми их, они нам не нужны. Мы сдаем пушнину в фактории, нам дают 50% деньгами. Возим почту из Якутска, нам дают 50% денег, ты даешь 50% денег. Приезжаем в факторию, нам за деньги ничего не дают, даже понюхать табаку. Скажи, ваша экспедиция на Зырянке даст нам что-либо за деньги?» Врать якутам я не стал, ответил, что нет. Тогда меня спросили: «Так зачем же нам деньги, если мы за них ничего не можем купить?» Как я им не объяснял стоимость валюты, они твердили свое: «Кругом какие-то карточки, по которым дают. Дай нам такие карточки, возьми свои деньги, возьми и эти оба мешка, может быть, ты знаешь, где их можно сбыть».
Я, конечно, денег никаких не взял.
Проводник Слепцов
Якутские мужчины с шаманом в чуме. 1902 год.
Среди индигирских якутов был один в возрасте 65–70 лет, но крепкий мужчина. Согласился дать мне четыре лошади (это были его собственные), но с условием, что я его по окончании летней работы рассчитаю не на базе экспедиции, а в нашей партии и на время работы возьму его жену. С его условиями я согласился, так как обратный путь до базы экспедиции мы рассчитывали плыть на плотах. После этого индигирские якуты дали мне еще четыре лошади, а больше мне и не нужно было.
С Индигирки до своей базы я вел глазомерную съемку и дневник, к лошади был привязан шагомер. Мне приходилось часто делать остановки для взятия азимута и записей. Поэтому своего проводника с четырьмя лошадьми я отправил вперед, а сам остался с этим старым якутом, который сказал: «Я дорогу знаю и сам, пускай он уезжает».
Якутские лошади. Фото из свободных источников.
Из оружия у меня были: двуствольное ружье и карабин. У якута – кремневое ружье, оно заряжалось порохом и самодельной пулей, такой же, как у мелкокалиберной винтовки.
Сколько я ему не предлагал свое ружье, он не брал. Говорит: «Столько шуму, а толку – гох (нет)». Убивал глухарей или уток на озере за 100–150 метров без промаха. На первой остановке он мне сказал: «Суруй, суруй, что значит – пиши», а сам стал готовить ужин. Он, а не жена. Якуты обычно готовят дичь: одерут перья, выпотрошат внутренности, не моют, сразу кладут в котел и варят, также и мясо. Любят, чтобы навар был с кровью. Но без привычки кушать это неприятно, потому что в супе плавают сгустки крови и птичий пух. Я ему ничего не говорил. Он очень не любил, когда ему задавали вопросы. Делал все молча, но я сразу заметил, что он пищу готовил, как и мы: клал приправу, картофель, лук и все, что было. Я понял, что этот якут где-то работал с русскими или был в других экспедициях. Он знал, что каждую остановку надо делать описание прошедшего маршрута.
На четвертый день нашего путешествия, когда мы решили сделать остановку, случайно в тайге мы встретили якутов, которые ехали из Якутска в Верхнеколымск. Среди них был учитель, который хорошо говорил по-русски. Он спросил меня, где я взял этого старика к себе в проводники, я ему рассказал. Он сказал мне, что этого старика разыскивают уже более десяти лет. Он участвовал в Омиконской тайге (это около Якутска) в уничтожении нескольких наших экспедиций. Его давно уже нужно было судить, а он скрывается в бассейне реки Индигирки, где также находится и бывший колымский князь Громов, у которого в 1932 году было изъято много американского оружия, винчестеров и 15 тысяч оленей.
После его рассказов передо мной встал вопрос: поехать с ним в Верхнеколымск и сорвать всю работу или отдаться на волю судьбы? Я учел, что этот якут с нами на Зырянку не поедет, а расчет будет брать в партии, согласно договору. А что Громов и все их гнездо находятся в притоках Индигирки, это и так известно якутским властям. Взвесив все, решил дальше ехать с этим якутом Слепцовым.
На следующей остановке он чисто по-русски мне говорит: «Я все слышал, да и моя жена слышала, что вам передал обо мне этот якутский учитель. Он прав, все это было. Мы уничтожили экспедицию. На их пути выжигали оленьи корма и так далее, мы боялись русских. Они принесли нам много зла, особенно в 1920–1923 годах, когда остатки белогвардейцев спасались в Якутии, занимались грабежом, насилием и убийствами. Ну, а если ты не побоялся ехать со мной, то ничего не бойся. Я доведу тебя до места вашей работы. Хотя эти места и труднопроходимые, но я их хорошо знаю».
На последней остановке, не доезжая до нашей базы 15–20 километров, мы решили объехать Каньон по козлиной тропе. В одном месте осыпь горы не удержала лошадь, на которой ехала жена якута. Она покатилась вниз по крутому склону 45–50 градусов откоса, а далее был крутой обрыв метров 100. Помочь ей мы ничем не смогли. Лошадь и наша Маринка, как я ее называл, погибли. Мы смогли спуститься и подошли к ней. Ее нельзя было узнать, все тело и кости были переломаны. Похоронили ее там же.
Караван якутских лошадей в предгорьях. Фото из свободных источников.
В конце мая мы приехали на нашу базу, проводник Слепцов остался у нас работать. Он нам был очень полезен, хорошо знал бассейн реки Омулевки (наш проводник из Зырянки знал эти места плохо). Слепцов делал нам на бумаге схематический план реки и ее притоков с указаниями протяженности.
С его помощью мы уже знали, что нас ждет впереди и сколько потребуется времени для обработки намеченного пути. Удивительно, что этот безграмотный человек сделал на бумаге схематический план бассейна реки Омулевки с указанием расстояний, который практически совпал с нашей обработкой расстояния съемки и нанесением на карту. Расхождения были небольшими.
Когда я нанес на карту свой маршрут от Индигирки до Омулевки, а это расстояние около 400 километров, то получилось, что он вел меня без всякой тропы через многие перевалы. Было ощущение, что он засек две точки: Индигирку и Омулевку, и вел по компасу. Удивительная память и знание тайги! Куда он меня вел, я ориентироваться не мог, был в полном его распоряжении. Иногда у меня была мысль, особенно после гибели его жены: может он ведет меня к «черту на кулички», поскольку он стал замкнутым, грустным и молчаливым. Но я ему всю дорогу не делал никаких замечаний и поправок, хотя мне иногда казалось, особенно в пасмурный день, что он ведет меня не в направлении реки Омулевки.
В дальнейшем он был нам очень полезен. По его намеченной схеме мы ему говорили, где впереди делать остановку. Он уезжал вперед, мы шли работая. Работали мы по 12–14 часов. Каждый старался сделать как можно больше, обследовать как геологически, так и с целью выявления полезных ископаемых. За рабочий день мы проходили по 20–25 километров, а он на лошадях проходил это расстояние за 5–6 часов.
Так что у него было много свободного времени, но он без дела не сидел. Устанавливал палатки, ходил на охоту, убивал коз, диких оленей, которых в бассейне реки было очень много. Охотился со своей кремневкой. Наше оружие не брал, он его не признавал. До нашего прихода готовил пищу. Надо сказать, что это редкость для якутов. Он мог приготовить всякие блюда из мяса с добавкой овощных консервов. И когда мы усталые приходили на стоянку, для нас было все готово.
Если было набито много мяса, он его коптил и делал это очень искусно. Обрезал с костей тонкими пластинками, развешивал на вешала, разводил под ними костер, чтобы было больше дыма, укладывал мхом. У нас всегда было очень вкусное и непортящееся копченое мясо, которое мы брали с собой в маршрут. Иногда он тушил мясо. Раскладывал костер, нагревал землю, в горячую землю клал мясо, засыпал его землей и снова разводил костер. Получалось очень сочное, вкусное тушеное мясо. Все делал с добавлением соли по вкусу. Пек лепешки из муки без сковороды. Сделает тесто, накалит камни и на них печет. После галет это были очень вкусные коржи. Для нас он был находкой – прекрасный повар-кулинар.
Река Омулевка. Из архива Владимира Похилюка.
В бассейне реки Омулевки мы проработали до конца сентября 1934 года. Накопили много геологического материала, выявили полезные ископаемые, заполнили глазомерной съемкой белые пятна на карте Якутии. Нанесли все ключи и речки, впадающие в реку Омулевку, описали геоморфологию и петрографию бассейна.
Якута Слепцова рассчитали, как он и просил, по окончании работы на Омулевке. Куда он уехал, нам было неизвестно, больше я его не встречал. Но счастливого ему пути за его добросовестную работу в нашей партии.
Своего проводника Виноградова, с лошадьми взятого на Индигирке, мы отправили на Зырянку, как и договаривались. Сделали плот, погрузили все свое имущество и весь материал коллекции, собранный нами за всю летнюю работу. Геологического материала было очень много. 9 октября мы благополучно приплыли на свою базу в Зырянке, где уже собрались почти все партии.
В зиму 1934–1935 годов разведчики выехали на зимние шурфовочные работы, а я остался на базе обрабатывать собранный за летний сезон материал.
В партии Козловой
В 1935 году мне пришлось работать в партии геолога Козловой Веры Васильевны. Как человек она была очень волевой, теоретически грамотной, но в тайге ей пришлось работать впервые. Она имела уклон рудного, а не россыпного золота. Последнее время работала на касситеритовых рудниках, где и проходила практику, россыпи она знала плохо. В верховьях реки Россоха, левый приток Ясачной, по геологическим данным, предполагалось обнаружить рудное золото. Я был послан с ней в качестве прораба геолого-поисковой партии.
Так же, как и все партии, на место работы нас завезли на оленях в конце апреля. На летние работы нам не дали никакого транспорта, так как партия считалась стационарной, возвращение на базу предполагалось на плотах. Рабочие и Козлова копали на склонах гор канавы для обнаружения рудных жил, а я больше ходил в маршрут по долинам реки Рассохи и ее притокам.
Однажды в долине, немного не доходя до места рудной разведки, я встретил медведя, выстрелил в него, но не попал. После второго выстрела хозяин тайги скрылся в стланике. Известно, что медведи бегут в гору быстрее, чем под гору. Вера Васильевна услышала выстрелы, взяла карабин и пошла на звук, и почти в упор встретилась с медведем. От такой нежданной встречи женщина не растерялась и не впала в ступор, а с первого выстрела убила зверя. Правда, до этого она много тренировалась в стрельбе с карабина. Некоторые даже опытные охотники, при таких столкновениях «лоб в лоб» теряются и промахиваются. Я ее спросил, как чувствовала она себя тогда, когда встретила зверя? Говорит, что спокойно и не торопясь целилась в лоб.
Бурый медведь. Фото из свободных источников.
Медведь был большой и старый. Мы из него сделали, как учил меня якут Слепцов, хорошие копченые окороки, а Вера Васильевна приобрела еще больший авторитет и как геолог, и как смелый и отважный охотник.
Наша партия обнаружила как рудное, так и россыпное золото, но по тем временам оно было отнесено к непромышленным. Закончив работы, в сентябре мы на плотах вернулись на нашу базу – Зырянку. К тому времени уже вернулись, согласно указаниям, многие партии. Начали упаковывать все материалы трехлетней работы экспедиции для отправки в Магадан. Рабочих и ИТР, тех, кто не хотел оставаться на дальнейшую работу – рассчитывали, заменяли на вновь прибывших. На базе оставались разведчики и геологи. Для зимней разведки необходимо было провести шурфовку намеченных нами объектов.
Оригинал статьи: www.kolymastory.ru